ФРАГМЕНТ РОМАНА

 

ВОЗЛЮБЛЕННАЯ МОЯ!

 

Деревня Ельдигино.

Новорусский коттедж.

Раннее утро

 

Итак, некто Бэ Карлов, поэт-матерщинник, известный в Интернете под ником Карлуша, поздней ночью позвонил своему литературному агенту:

 

— Ты, кажется, спишь, Купер?

 

Перехожу, как и обещал в прологе, на более удобную в романе форму повествования. То есть буду писать о себе отстраненно, используя третью форму первого лица.

 

Купер прохрипел что-то невразумительное. Бэ Карлов, которого на самом деле звали Борисом Андреевичем, сосредоточился и переспросил:

 

— Неужели ты и вправду спишь, Гундяев?

 

М-да. Натуральная скотина. Более неуместного вопроса в четыре утра, с акцентацией заведомо неблагозвучной для автора второй части его фамилии, придумать трудно.

 

— А вы с Ричардом все еще режетесь в карты?! — парировал Иван Джонович.

 

У самого Купера в горле саднило, и язык во рту царапало о зубы, как о скалы Большого американского каньона. Каньон в дальнейшем, для краткости, будем обозначать аббревиатурой БАК. Название БАК нам еще пригодится. Там и трещины, в БАКе Купера, и пещеры, и скальные осыпи. Не говоря о шершавых пломбах и подистершихся золотых коронках. Вышедших из моды.

 

Рука литературного агента потянулась к бутылке, кем-то заботливо оставленной на столике. Минералка. Она сохранила прохладность и пузырьковость. «Недавно, после этого, поставила», — отметил Купер. Пузырьки приятно лопались в горле. «Когда же я займусь зубами?» — подумал вдруг Купер, языком трогая передние... Ну, вот что он трогал? Купера, как всегда некстати, заинтересовало: как называются передние зубы у людей — резцы или клыки?

 

Наверное, все ж таки резцы. Клыки у собак и у волков.

 

Деньги у Купера были. Деньги, заработанные вместе с Карловым нецензурной поэзией. Сменить золотые резцы на немецкую металлокерамику — две недели времени… Но вот его-то как раз и не было. Времени. Не осталось. Дня не удавалось Куперу выкроить для собственного здоровья.

 

Рядом с бутылкой лежал аппаратик, похожий на MP3-плеер. От него бежал тонкий проводок и прятался в небрежных складках смятой постели. Зеленый глазок индикатора мигал. Аппаратик, кажется, работал.

 

Та, что поставила «Нарзан», спала, свернувшись клубочком и укрывшись с головой, на самом краю огромной кровати. Кровати-сексодрома. Они теперь повсеместно вошли в быт новых русских.

 

Случалось ли вам видеть кровать, на которой спал АЭс Пушкин, старый русский? Куперу случалось, он видел кровать поэта в Михайловском. Ну… Что можно сказать? Кроватка подростка. А ведь Александр Сергеевич по женской части, как известно, был не промах. И ничего, как-то устраивались. В тесноте, да не в обиде. Ну, а нынче… Понятно, век глобализации и нанотехнологий. В сколковских будущих отелях пушкинских кроватей не поставят.

 

Из-под одеяла выбивались волнистые пряди каштановых волос. Куперу нравились пряди, он ими любовался. Потому что сам он мастью тоже отдавал в рыжину. То есть он рифмовался со спящей.

 

Купер по ходу опять заинтересовался: можно ли к человеку применять слово «масть»? К лошадям можно, а к людям? Непонятно.

 

Он решил оставить очередную филологическую задачу на потом.

 

Купер был филологом. Ему нравилось цитировать стихи, статьи и высказывания классиков, решать филологические головоломки. А еще он часто, к месту и не к месту, вспоминал строчки популярных песен. Он как бы иллюстрировал или дополнял ими ситуацию.

 

Невидимая девушка, да ведь наверняка и женщина уже, была фактически кудрявой. Ну, конечно же, не вульгарная завивка-перманент буфетчицы из пивной Зачекинского ЖэДэ вокзала, а благородные локоны. Из кольца в кольцо, из волны в волну. «Все-таки я — порядочная скотина…» — подумал Гундяев.

 

Стоп, сбой прицела. Надо бы передернуть затвор.

 

Гундяев так подумать не мог. Так мог подумать Купер. По утрам его, как и всякого русского интеллигента, накрывал легкий дурман остатков совести. Купер склонялся к покаянию. Да ведь и склонишься! В комнате стоял удушливый запах перегара, спутника не столько совести, сколько попыток ее усыпить.

 

Купер, стараясь не разбудить каштановую женщину, накинул бордовый халат в дракончиках — мэйд ин Чайна, приоткрыл фрамугу, врезанную прямо в крышу коттеджа, и вышел в соседнюю комнату, напоминающую писательский кабинет. Впрочем, это и был кабинет прозаика. Или — поэта. Дубовый, на резных тумбах, письменный стол, шкафы с золотыми переплетами хороших книг, напольные часы.

 

Купер хотел записать сон, который оборвал телефонный звонок Карлова. Сны он видел довольно часто, но почти всегда забывал. Они куда-то проваливались к утру и всплывали потом островками, кусочками и фрагментами. С годами Купер приобрел привычку — проснувшись внезапно, сон записать. В специальной папке с завязками он держал с десяток листочков своих, он считал, вещих, цветных и даже многосерийных, как фильмы, снов. Иногда он их анализировал. По мотивам каждого сна можно было написать повесть. Но опять не хватало времени.

Записать нынешний сон ему мешал хамоватый Карлов. Он висел на трубке. Хамоватый-хамоватый! Какой же еще. Карлов прекрасно знал, что Купер не любит, когда его называют только первой частью фамилии — Гундяев…

 

Трубку телефона Купер прижимал плечом к уху. И слышал, как Карлов вздыхает, кряхтит, позевывает и покрякивает.

 

Часы, показалось, угрожающе, как в детективах Морилиной, пробили четыре. Или у Гонцовой они бьют «угрожающе», а у Морилиной «тревожно»? «Откуда они только взялись — Говнецовы и Уморилины?» — раздраженно подумал Купер, сам давно уже склонный к сочинительству и потому тайно завидовавший славе и тиражам популярных в стране писательниц.

 

Карлов между тем отвечал внятно, а местами даже и напористо:

 

— Нет, как ты уехал, больше не выпивали. И в покер я проиграл. Все лишка прихватывал. Слышь, Гундяев, тут такое дело. Кажется, мы вчера с тобой перебрали! Тебе надо срочно возвращаться в «Плазу».

 

Купер, прихлебывающий из бутылки минералку, поперхнулся. Захотелось ответить Карлуше, как нашкодившему на уроке Валерке-хулигану: «Встань и выйди из класса! Без родителей не возвращайся!»

 

Купер жил в двадцати километрах езды по Монастырскому шоссе от Зачекинска. Здесь, в деревне Ельдыгино, у него был зарегистрированный в собственности трехэтажный коттедж. Совершенно забыв о том, что в спальне спит красивая женщина, к которой ему надо относиться как-то иначе, Купер заорал:

 

— Карлуша! Я не только Гундяев, я еще и Купер! Сколько раз тебя просить?! По-моему, ты окончательно о(бип).

 

Алкогольный синдром. Он произнес словечко, позволяющее нам усомниться в его покаянии. Равно как и в его по-благородному двойной фамилии. Начиналось то, что «не красит». Те самые русские выражения, о которых читатель предупрежден заранее. Впрочем, речь нынешних русских интеллигентов с остатками совести можно легко сравнить не только с матерками мастеровых людей, будь то кочегары-плотники или сантехники-слесаря, но и с табуированной лексикой привокзальных маргиналов.

 

Купер продолжал орать:

— Стихи твои — похабень! Бабло, карты, телки, менты… Как мне все осто(бип).

 

И вновь прозвучало слово, заменяющее определение «осточертело». Купер не мог остановиться:

— Америкосы гребаные, вместе с их вискарем и биотуалетами! Воры в законе, проститутки! А шинели генеральские, а главное, унты… О, унты — песня! А ватные гамбургеры?! Факинг Шит! А их вискарь?! Настоящее рыгалово, Карлов (бип-бип-бип)!

 

Самопроизвольный спазм подкатил к горлу, и Купер метнулся в ванную. Карлов встревожился:

— Ты, кажется, (бип), Гундяев?! То есть блюешь! Будь осторожен — не захлебнись…

 

Действительно, полная скотина. Надо же так, под руку.

 

Проясним страстный монолог Купера.

 

Дадим посильный авторский комментарий.

 

«Факинг Шит» — американское ругательство. Унты и генеральская шинель — киношный наряд гангстера Володи Путинича, главного героя русско-американского фильма «Кремлевская банда. Молчание-2». В съемках картины Купер и Карлов вчера принимали активное участие. Фильм лживый и клеветнический. Как всегда у американцев, когда они берутся за русскую тему. Гамбургеры, биотуалеты и вискарь — то неизменное, что сопровождает американских кинодельцов по всему миру. Воры в законе и проститутки — дело происходит в России. Представить Россию без воров в законе немыслимо. Может, министр МВД и рисует перед собой такую фантастическую картину, но Карлов и Купер — реалисты. В Америке своих воров в законе нет. Только русские.

 

Ну, может быть, еще хохлы.

 

А вот здесь автору надо сделать первое лирическое отступление в романе. Хочется вообразить, как министр МВД видит очищенную от криминальных авторитетов страну.

 

Вот он сидит себе в кабинетике теплом, силовик-затейник, в Кремлевскую даль всматривается и мечтает… Он так головку набок склонил, лобик наморщил и ладонью подперся, как всякий типичный фантазер.

 

Министр грезит: отправили всех синеньких в США, забили им стрелку, например, в БАКе… А по краям, на скальных кручах, только тронь ногой камешек, стоят коллеги министра МВД — другие министры. И вниз поглядывают. Остро так и нелицеприятно посверкивают глазками из-под бровей. И зовут их всех так же похоже, как и Путиню Володича, по сценарию — главного героя фильма «Кремлевская банда». Нургалиня, Сердюкиня, Набиулля, Христиня, Голиня, Жукиня, Хлопоня, Потаня, Кудря, Швыдкиня… Ну, и Кожугед, сменив красную куртку МЧС на китель с генеральскими погонами, тоже, поодаль, в кулак курит и под ноги себе поплевывает.

 

Куда же без Кожугеда?!

 

Говорите, Потаня — олигарх, а Швыдкиня, Сердюкиня и Кудря давно уже не министры? Но почему-то как стояли все дружным строем, так и стоят. Один, правда, Сердюкиня, лицо прячет. Наверное, он амнистию ждет и от следователей скрывается. Другой, с микрофоном на лацкане дорогого, но не модного пиджака умной лысиной посверкивает. Готовит передачу «Криминальная революция». Третий — Потаня, держит в руках чек. Наверняка на покупку «Черного квадрата» Малевича. Но тоже непонятно… Зачем нам «Черный квадрат»? У нас и без Малевича своих черных, как квадратов, так и дыр, хватает…

 

А БАК, напомню, Большой американский каньон. Он никогда не обвалится. Даже если Кожугед со своими касатиками попробует взять его направленным взрывом.

 

Вот такая в целом — согласимся, отдающая русским лубком и несбыточной мечтой, картина.

 

Проституток же в Америке, в отличие от воров в законе, всегда хватало. Куда с добром! Своих — доморощенных. Хотя после перестройки мы, кроме дубовых бочек и соболиной рухляди, пустили за границу ручеек «живого золота». Теперь там течет полноводная река. «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок?! К цветку цветок, сплетай венок, пусть будет красив он и ярок!» Помните такую песню? Купер помнил. Про дружбу народов. Молдованки, хохлушки, белоруски, ну, и наши, русские, бюст не меньше третьего— четвертого размера, рассыпались по белу свету от Турции и Египта до Японии, Кореи и США. Арабские Эмираты со счетов тоже не сбросишь. Не говоря про Грецию и Кипр.

 

Остальное в горячем монологе Купера — про бабло, ментов и телок поймем дальше, по ходу, так сказать, разворачивающихся событий.

 

Купер подставил голову под холодную струю и прокашлялся.

 

— Мы с тобой хуже дебилов, Карлов! Уж лучше бы мы мычали и пускали слюну!

 

Эк его понесло с утра пораньше! С остатками совести и навязчивой склонностью к покаянию.

 

Карлов успокоил Купера:

— Слюну еще пустим. Ты забыл про ангелочков.

 

Чем вызвал новый приступ гнева литературного агента.

 

Карлов его перебил:

— Не ори, деградант. Чистоплюй выискался. Фу-ты ну-ты ножки гнуты! Америкосы его не устраивают… Сам-то ты кто? Стихи-похабень не только мои, но и твои. Ангелочками торговать ты меня надоумил. Учитель!

 

И перекинуться в картишки тебя хлебом не корми! А вискарь вчера кто пил фужерами, я, что ли?! И, послушай, тут серьезное дело… Лизка Кабаева осталась в номере у Зира.

 

Купер полотенцем оттер капли то ли воды, то ли пота со лба:

 

— Да ты что?! Ричард ведь по другой части… Он же, в натуре (бип)! Ты мне сам рассказывал про его мышат. Буддистская практика йогов. Чистка астральных каналов. И «Экспресс газета» писала. Он их куда-то там запускал себе, на веревочке. Чуть ли не в (бип).

 

Опустим шокирующие подробности, не проясняя, в какие места мог запускать мышек пока мало нам известный Ричард Зир. Побережем нравственность не искушенного в буддизме и зоофилии читателя. Хотя как тут не вспомнить зачекинского Валерика-заику, который практически с первых строк романа предсказал, чем занимается один амедиканец… Невольно возникает другой вопрос: откуда у семиклассника информация о том, что Зир так развлекается? Хотя если верить пресловутой «Экспресске», то Зир просто тренирует мышей… Только как ей, желтой газетенке, верить?

 

Вообще-то, Ричард Зир — популярнейший актер, который исполняет роль русского мафиози Путини Володича в фильме «Кремлевская банда». «Аватар», в формате 3D отдохнет. Если, конечно, «Банду» удастся снять. Лизка Кабаева — актриса местного Театра мимики и жеста. Глухонемая. К американцу ее прибило вчера. Свежим ветром уже не перемен, но российско-американской перезагрузки. Морщинистая Хиллари, палец на кнопке — первая матрица, пошла! Рядом наш, строгий и носатый, как филин, Лавров. Их ушастый Обама и наш по-юношески улыбчивый Медвед доверительно говорят по телефону… Да вы сами все прекрасно видели по телику, про перезагрузку. Или пошла не матрица, а ракета «Булава»? Но вообще-то, «Булава» не ракета, а установка.

Впрочем, вернемся к ихнему Ричарду и нашей Лизке, первым жертвам российско-американской перезагрузки.

 

А, может, вовсе даже и не жертвам, а ее прекрасным символам.

 

Карлов ответил:

— Я тоже так думал. Переспали они с Лизкой. Под утро решили поговорить. Факт остается фактом.

 

«Фак* остается факом», — иронично подумал Купер. Вообще-то, он всегда был склонен к иронии. Так задумано не автором. Так случилось в жизни. И подтверждение тому читатель найдет в развивающемся сюжете.

*Англ. fuck — вульг., совершить половой акт.

 

Но вслух Купер сказал другое:

— Как «поговорить»? Ричард — американец, Лизка — глухонемая…

 

— Вот-вот… И я о том же. Кто переводить будет? Английского я не знаю. Ты уехал как-то внезапно. Испарился. Ричард звонит мне, настаивает. По контракту, я обязан предоставить ему переводчика.

 

Карлов помолчал и добавил самое грустное:

— Кошкодав сегодня возвращается из римской тюрьмы… Звяги готовят встречу.

 

Последняя новость окончательно разбудила Купера. Если не сказать больше. Она его перепахала.

 

Комментируем, расшифровываем, интригуем читателя.

 

Итак. Звяги — местная братва-бандюганы. Кошкодав, он же Фашист и Кабан, — совсем еще недавно муж актрисульки Лизки Гринберг. Нынче авторитетный коммерсант Василий Маратович Кабаев. По некоторым данным, лидер одной из зачекинских ОПГ. Кошкодав и Фашист — его школьные прозвища. Миленькое детство, да?..

 

Карлов-то, да и Купер тоже, хорошо помнили, откуда у Васеньки, тогда еще пятиклассника, появились такие странные клички. Хотя как посмотреть — почему странные? Кошкодав — мальчик, который давит кошек… Или он мучает их, несчастных? Может, пытает. Стало быть, не только Кошкодав, но еще и Фашист. А Кабаном Васю Кабаева прозвали позже. И не только потому, что фамилия Кабаев подталкивает к удобному Кабан. А потому он Кабан, что, как дикий зверь, все смел на своем пути. Все и всех. За маленькие глазки-буравчики, за умение уйти от охотников, за точный просчет троп в зачекинском непроходимом болоте жизни, за резцы и клыки, за мощную холку-загривок, поросший даже не шерстью, а короткой и жесткой щетиной… Вот за что Василия Маратовича теперь часто кличут Кабаном. Мы же, по привычке, оставшейся с Васиного детства, по-прежнему будем звать его Кошкодавом. Ну, а там, где потребует сюжет, — Кабаном.

 

Кабан, попав в переплеты нескольких ужасных дел, с бетонированием трупов конкурентов на взлетных полосах военного аэродрома, от всех следователей отбился. И быстро стал свидетелем вместо обвиняемого. Уцелел и в суровых, после суда, разборках местных группировок. Первый раз зацепили его «егеря» — полицейские в Италии. И — поди ж ты — ушел и здесь! Почву взрыл, собак раскидал и ушел. Теперь он возвращается в родной городок. А братва готовит ему настоящую, как выразился Карлов, встречу. Кабанью. Понятно, Кесарю — кесарево. А Кабану — кабанье.

 

 

Здесь, читатель, само по себе возникает второе авторское отступление...

 

Где-то рядом с Зачекинском, в Москве, которая из нашего городка кажется совершенно другим государством, неподалеку от Краснопресненских бань, строили новую жизнь Ошарик и Ангорик. Ошарик создавал партию новогтипа. Качки и мастера рукопашного боя без правил становились ее членами. Ангорик тоже радел о будущем. Ему хотелось сплотить интеллигенцию. На вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» — певцы, акробаты и актеры дружно отвечали: «С братвой!» Юристы, бухгалтера и соловьи шансона тоже подверглись трансформациям. Да ведь и фирма Ангорика называлась «Трансформации. Будущий век». И был в те приснопамятные времена еще третий богатырь, идеолог новых сообществ — Микась. Монах Кампанелла мечтал о городе солнца. Микась, из подмосковного Солнцева, воплотил утопию монаха в жизнь. В одном конкретном районе. Да ведь и район назывался так удачно, под стать мечте — Солнцевским. Микась, как и зачекинский Кошкодав, избежал заграничной неволи. В подъездах Солнцева теперь никто не мочился. В лифтах больше не писали и не писали: «Ты с нами, Цой!», «Миром правит sех!»

 

Лифты натруженно гудели, поднимаясь на верхние этажи, с целыми, а не с выжженными глазницами кнопок.

 

За Микасем, как за пионером движения, пробирались другие! В Екатеринбурге наркоманов приковывали к батареям в общагах. Так уралмашевские лечили зависимых от дури. «Отдайте нам город! — умоляли ментов уралмашевские, — мы сделаем его образцовым!» В Комсомольске-на-Амуре смотритель общака Джем открывал общественные приемные для обиженных граждан города не солнца, но юности. Братва выслушивала тех, кому власть не могла помочь. Сворованные и угнанные автомобили бригады Джема возвращали за два дня. Разумно взяв треть от цены пропавшего автомобиля. Криминальные комиссары собирали по улицам и подвалам беспризорников славного города комсомольской славы. На амурских островах, в специально оборудованных лагерях, инструкторы-быки готовили из пацанов бойцов криминальных бригад.

 

А что же другие звезды мощного сообщества нового времени? Доброжелательный Тайланчик меценатствовал. Он поощрял судей и чемпионов мира по фигурному катанию. Япончик поглядывал на забавы коллег сквозь очки тонкой золотой оправы из заокеанской дали. Да не век же ему воли не видать?! Вернулся в родные пенаты. Популярные люди страны, певцы, хирурги и адвокаты, его выкупили из тюрьмы. «Владимирский централ — ветер северный!» — грозно катилось над Россией. «Владимирский централ — зла немерено…» Молодежь в ресторанах и ночных барах подпевала. Вставали, обняв друг друга за плечи, раскачивались…

 

Да что там лифты, Цой, наручники и общественные приемные! Вор в законе Пудель на фотографиях стоял за спиною президента Ельцина. А потом уже и рядом с Патриархом всея Руси. Эти фотографии демонстрировали в газетах литературные агенты Пуделя. Редакции примерялись печатать главы из книги Пуделя про законы и понятия.

 

Настоящие пацаны, волкодавы, братва. Бродяги — как они себя называли сами. У кого-то не выдержало сердце в хабаровской перегонке. Кто-то лег у подножия бань Краснопресненских. Кто-то остался на самой вершине Хорошевки. Упал, сраженный пулей снайпера, у вырезанных ажурно слонов, на входе тайского ресторана. А кто-то успел зарыться в тину будней. Дарит русским попам иконы и мощи, золотит купола.

 

Кто-то бросает миллионы алых роз к ногам новых звезд.

 

«Снова стою одна, снова курю, мама, снова… А вокруг тишина, взятая за основу».

Тишина…

 

Ее-то как раз и не дождались. Отгремевшие в 90-е выстрелы через десять лет эхом отдались в нулевые годы.

 

В Рославских лесах завелся свой зверек, Кошкодав. В Зачекинске тинейджеры с пирсингом в бровях, тупые и злобные, как хорьки, знали, что коммерсант Кабаев, по малолетству, эксперментировал с кошками. Водилась за ним такая слабость. Кто-то марки собирал, спичечные этикетки клеял и стеклышки-секретики в землю закапывал. А кто-то по чердакам кошек мучал. Прибивал их скобками к балкам и метал остро наточенный ножичек. Васю неоднократно бил папа-кочегар. Лечили мальчика и у психиатра... При таких заусенциях в мозжечке Вася преуспевал в математике. Дроби делил в уме. Извлекал немыслимые квадратные корни. Впрочем, Кошкодав — не так ведь и ужасно. Даже какой-то наив проступает, Кошкодав... Вон в Кущевской, у станичиков, вообще цапки. Изверги и мутанты.

 

12 ножевых ударов. Годовалому ребенку ногой на горло наступили. Остатки волос на голове у доживающих свою жизнь по Крымским дачам и на Французской Ривьере русских воров в законе вставали дыбом. Был бы жив Япончик, смотрящий, он бы распорядился. До суда Цапок и подельники не дожили бы.

 

Впрочем, чуть позже он и не дожил…

 

Сам Цапок — депутат и молодой ученый. Социолог. Написал диссертацию, что-то типа «Кому в степи жить хорошо?» Вслушайтесь — Ца-пок!

 

Хорошо, что еще, прости меня господи, не Цапок-Гундяев.

 

Так жила страна.

 

Владимирский централ — зла немерено…

 

Да что там Лизка, побежавшая, сгоряча, в постель к американскому актеришке! Такое, знаете ли, случается… О-го-го, как еще случается! Настоящей тревогой стал для наших героев Купера и Карлуши, так и хочется назвать их подельниками, Василий Маратович Кабаев. А ведь если вдуматься, то и затревожишься. «Коричневая пуговка валялась на дороге. Никто на замечал ее в коричневой пыли…» И такая давным-давно звучала детская песенка. Сегодня утром она навязчиво лезла Куперу в голову. Нашли пуговичку-то. Она сейчас лежит, как мы только что узнали, в гостиничном номере на одной кровати с Ричардом Зиром. А Василий Маратович, поездом ли, автомобилем, приближается к городу своего милого детства. То есть к Зачекинску он приближается. «Ту-ту-ту!» — кричит паровозик. «Кердык-кердык!» — вторят ему в такт вагонные колеса на стыках рельсов.

 

Ну даже если не паровозик, то электричка.

 

А если не бывший? В смысле — муж. А если и правда — кердык?

 

Около года назад Кошкодав получил известность за пределами не только города Зачекинска, Ельдыгинской волости и Рославской губернии. Но и за пределами всей нашей огромной, не до конца еще отреформированной Микасями, Япончиками и Пуделями, родины. Об отмывании денег через итальянские банки русским коммерсантом Кабаевым, об его кой-какой торговлишке (малая военная авиация) с диктаторскими режимами в Африке только ленивый не писал. Не говоря о желтой «Экспресске». Так мы, зачекинцы, вышли на мировой уровень.

 

Сидел Василий под следствием в Риме год. Теперь вот выпустили…

 

— Откуда ты узнал?— спросил Купер своего патрона-матерщинника Карлова.

 

— «Экспресс газета» сообщила. Вчерашний номер. Они туда свою корреспондентку отправляли. Вела прямые репортажи с заседаний. Кошкодава освободили из-под стражи, прямо в зале суда.

 

— Разве так бывает?

 

— За границей бывает. В странах свободной демократии. Микася, помнишь, тоже выпустили. За недоказанностью обвинений. Кошкодав уже и Лизке позвонил. Представляешь, Гундяев?! Лизка верхом на Ричарде скачет, а тут звонок из Рима. Соскучился, мол, любимая, как ты… А Рич тем временем: «Сама, Лизок, сама!»

 

— Не будь пошляком, Карлов!

 

— На себя посмотри, Гундяев! Лизка, правда, уверяет, что с мужем давно разошлась. Рич, веселый и довольный, как городской сумасшедший, ни (бип) не соображает! А звяги Лизкиной подлянки не простят. Ее-то саму не тронут, а америкаку нашего могут свободно в асфальт закатать. Или на счетчик поставить. Прикинь?! Не знаю, как сам Кабан. Говорят, что он от общака отбился и уже не при делах. Помнишь, звяги нас ставили на счетчик, за ангелочков? Всех завалят. Или паяльники вставят. Туда же, куда Зир мышек запускал… Прочистят карму. Или корму? В общем, надо тебе, Гундяев, ехать. Я сам

ситуевину не разрулю. И подружка ее, Ирка рыжая, как сквозь землю провалилась. Ты случайно не знаешь, она вчера куда свалила?

 

На самом деле Карлуша прекрасно знал, куда свалила рыжая Ирка. Купер вновь чуть не захлебнулся минералкой. Правда, счастливо обошлось без стремительного рейда к унитазу. Наконец он прокашлялся, собрался с мыслями и отдал четкие распоряжения. За то и держал его Карлов своим агентом.

 

Сначала Купер произнес важную фразу. У центровых и у чиновников крупного ранга сейчас так принято говорить:

— Я тебя услышал.

 

Он немного подумал. Словно действительно до нужного момента он не слышал Карлова, а теперь вот наконец-то услышал и врубился. То есть суть проблемы уловил. А уж потом предложил план действий:

— Брось эсэмэску глухонемым, чокам. Объясни, что может случиться разборка со звягами. Или самого Бека напряги. Номер его мобилы записан на последней странице «Тетради расходов». Толстая такая, в клеточку. У тебя в предбаннике, на холодильнике лежит. Нашел? Кодовое слово — от Фенимора, дескать, Ивана Джоновича… Постарайся базарить просто. Толковище веди коротко. В деепричастных оборотах не путайся. Они все поймут с пол-пинка и въедут. И чоки, и Бек. Беку сейчас заварушка нужна, он сразу Кошкодаву покажет, кто в городе хозяин. Забейте стрелку. Я выезжаю.

 

— Ты — гений! Не обижайся, Гундяев…

 

Черт бы его побрал, такого дружка!

 

Купера в свое время школьники прозвали Фенимором.

 

А какую еще кличку можно дать человеку по фамилиии Купер? Гундяеву ведь наверняка дадут другое прозвище.

Какое?

 

Отгадайте, уважаемый читатель, с  трех раз.